ТОМИЛИН Дмитрий Валентинович
Родился 26 сентября 1970 года в Воронеже. Закончил Воронежское хореографическое училище, отделение народно-сценического танца, затем трижды ГИТИС (специалитет, магистратура и аспирантура), Московский юридический институт, государственный институт управления и кадров. Cолист Воронежского государственного академического русского народного хора имени Масалитинова, ансамбля песни и пляски Московского военного округа, Государственного ансамбля народного танца имени Игоря Моисеева. Доверенное лицо Президента России Владимира Путина и мэра Москвы Сергея Собянина. Депутат муниципального округа Марфино города Москвы. Сейчас является ректором московского института театрального искусства имени народного артиста СССР Иосифа Кобзона. Почетный работник культуры города Москва.
Награжден медалью «Трудовая доблесть» II степени, именными благодарностями Владимира Путина и Сергея Собянина. Жена – Наталья. Дети: Арина и Артем.
Наш сегодняшний гость недавно отметил свой полувековой юбилей. Причем сделал это не в Москве, а в своем родном Воронеже. На этом почти домашнем мероприятии мы и встретились с большим «Танцовщиком», а ныне – действующим ректором Московского института театрального искусства имени народного артиста СССР Иосифа Кобзона Дмитрием Томилиным. Пообщались. Вспомнили прошлое. Поговорили о настоящем. Попытались чуть-чуть заглянуть в будущее. Жизнь его оказалась настолько насыщенной, что даже в полвека уместить все ее перипетии невероятно сложно. Но я все-таки попробую. Может быть, не все, но самые знаменательные.
Мальчишка с нашего двора
— Дмитрий, давай начнем с детства. Каким оно было?
— Поначалу вполне нормальным. Бесшабашным, где-то хулиганистым. Как у всех. Дрался, бегал с пацанами, прогуливал уроки. Ну, как положено. Но с четвертого класса детство у меня как таковое закончилось. Я поступил в Воронежское хореографическое училище, где находился с утра до позднего вечера. Репетировали по 8 часов в день, и с годами время этих занятий только увеличивалось.
— Каким ветром тебя туда занесло?
— Разными ветрами. Во-первых, в школе я учился, мягко говоря, средненько. Хотя, забегая вперед, скажу, что училище закончил с красным дипломом.
Во-вторых, моя мама, Галина Юрьевна, педагог хореографического училища с 45-летнем стажем. Так что выбора особого у меня не было. Вообще-то училище стало моим вторым домом уже с трех лет. Бабушка была молодая, работала. Оставлять меня было не с кем. Вот я визуально и постигал азы хореографического искусства, можно сказать, с пеленок. Чуть позже, чтобы я не натворил делов, не хулиганил и всегда был под присмотром, мама забрала меня в училище.
— Про хулиганство, если можно, поподробнее.
— Было дело, чего греха таить. Из школы меня провожали с превеликой всеобщей радостью. Как в том «Ералаше» — «Прощай, Вася!». Уже в том возрасте я всю школу ставил на уши. В третьем классе меня из-за поведения даже не приняли в пионеры. Занятия я посещал крайне редко. Все больше бегал с пацанами по другим дворам, частенько участвовал в мальчишеских драках «двор на двор».
— То есть пионерский галстук ты завязывать не умеешь?
— Почему же, умею. Да, в пионеры меня официально так и не приняли. Но ведь в училище об этом не знали. Я спокойно повязал себе галстук и ходил в нем как все пионеры.
— А спортивные увлечения в детстве были?
— Конечно. Я занимался плаванием в бассейне «Спартак», ходил на акробатику в школу Анцупова. В училище на спорт времени катастрофически не хватало. Да и физических сил хореография забирает не меньше любого спорта. Но когда я перешел с классического отделения на народное, совершенно осознано стал заниматься дзюдо. В народных танцах большое значение имеют трюки, а они требуют отменной физической формы.
Лестница в небо
— То есть увлечение спортом стало базовым фундаментом будущих творческих успехов.
— Однозначно. Воронежская хореографическая школа во все времена славилась своими трюкачами. Я – не исключение. Профессиональное исполнение трюков было своего рода допуском на хорошую высокооплачиваемую работу. Именно благодаря трюкам я был солистом в ведущих ансамблях страны. Тех, кто танцует, много. А вот желающих «ломать» свое тело маловато будет. Нас всегда ориентировали на Москву, говоря при этом, что без трюков там делать нечего. Приходилось «ломаться». Именно спортивная подготовка мне здесь здорово пригодилась. Ведь я был не просто трюкачом, а универсальным трюкачем. То есть делал все трюки, которые на то время существовали. У меня даже был коронный трюк из раздела высшего пилотажа. Это когда с прыжка падаешь на руку и поднимаешь ноги к небу и раскрываешь их в шпагат стоя на руке. И так несколько раз. Очень зрелищно. Этот трюк я в свое время «купил» у солиста ансамбля «Ритмы планеты» за бутылку коньяка. Зрители самых престижных залов мира аплодировали стоя, когда я это делал. Кстати, Игорь Моисеев, когда увидел этот трюк, сразу взял меня в свой ансамбль. Правда, за все время работы там так и не дал мне его сделать на сцене.
— Это почему же?
— Я много раз просил его, мол, дайте Игорь Александрович, я свою «фишку» покажу. «Не надо, — спокойно говорил он. – У нас есть академические трюки. Вот и делай их хорошо».
— Как близкие отнеслись к твоему отъезду в Москву?
— А как они могли отнестись, если я изначально уехал туда служить в армию? Попал в ансамбль песни и пляски МВО. Просто потом я из Москвы не вернулся. После армии некоторое время проработал театре-шоу «Гжель». Затем поступил учиться в ГИТИС. Попал на курс народного артиста СССР, профессора Льва Викторовича Голованова. Он как бывший солист ансамбля Игоря Моисеева просто-напросто заставил меня показаться хозяину , так прозвали Моисеева. Сам я туда идти долго не решался. А тут меня вот так запросто после первого же кастинга туда взяли.
— Говорят, что Моисеев до последнего дня и репетиции сам проводил, и танцы ставил. Это правда?
— Истинная правда. Я горжусь тем, что последнюю свою сольную постановку Моисеев делал под меня. Называлась она «Финская полька». Он сам почти все показывал. Что уже не мог показать – объяснял на словах. И очень сердился, если я не понимал, что он имеет ввиду, что именно он хочет видеть.
— Еще говорят, что Игорь Александрович был жестким, даже жестоким человеком..
— Очень жестким и очень жестоким в процессе работы. За малейшую провинность выгонял, невзирая на былые заслуги. Ничего никому не прощал. Мы к его характеру и к его требованиям привыкали и принимали их, как должное. В ансамбле был такой образ жизни что ли: либо ты делаешь все на максимуме, либо пошел вон.
— И как тебе жилось в таком постоянном экстриме?
— Замечательно. Я был в полнейшем восторге от того, что танцую и работаю с таким великим Мастером. Шесть лет пролетели как один миг. Да, работы было много, но она того стоила. Я даже часто оставался после репетиций, кайфовал от того, что делал. Ведь я достиг того, что когда-то казалось мне космосом. Внутри ансамбля у меня происходил и карьерный рост. Каждый год – новый репертуар, продвижение вверх во внутренней иерархии. Когда я уходил из ансамбля, по разрядной сетке (тогда такая существовала) у меня был 17-й разряд. Выше разряд был только у Моисеева – 18-й из 18-ти существовавших. И при всем этом мне было всего 24 года!
Искусство дарить искусство
— С чем был связан уход из ансамбля Моисеева?
— Захотелось новых ощущений. Как танцор я многого достиг, и нужно было идти дальше. В 1993 году я закончил ГИТИС. В стране в то время произошли известные события, после которых был расформирован ансамбль песни и пляски МВО, где я в свое время танцевал. Более ста артистов фактически остались на улице. Мы с военным дирижером Олегом Юрьевичем Решеткиным создали ансамбль, который сначала назывался «Красная кавалькада», потом «Русская кавалькада». Это был частный театрально-концертный ангажемент, состоявший в основном из участников ансамбля МВО. С теми же костюмами, с той же формой. Единственно, я сделал свои новые постановки. Эта программа стала моей дипломной работой балетмейстера. С ней под брендом «Red Army» мы за три года объехали чуть ли не весь мир. Принимали нас везде очень хорошо. Было много интересного и даже забавного. Например, в Южной Америке на пути в Каракас пилот вдруг посадил самолет на кукурузное поле в трехстах километрах от пункта назначения. Махнул нам рукой, вышел из самолета и исчез. Мы, естественно, в шоке. Только часов через десять за нами приехали автобусы. А самолет остался стоять в поле. В «Кавалькаде» я и завершил карьеру танцора и стал балетмейстером.
— Дальше, насколько я знаю, была командировка в Канаду.
— Ну, командировкой это назвать сложно. Скорее, «шабашка». Меня пригласили поработать в Большом театрально-концертном центре «Арт Ливинг центр», который находился в пригороде Торонто Миссисауге. Трудился там год и, вернувшись, на все заработанные деньги купил квартиру. А затем настали тяжелые времена дефолта. Работы нет, денег нет, а семью кормить надо. Я пошел работать на стройку. Три года «танцевал» на лесах. Но деньжат подзаработал, что позволило мне открыть свою первую хореографическую школу в районе Митино, куда мы переехали. Все произошло как-то спонтанно. У меня росла дочка, и я не знал, куда ее отдать. В молодом районе напрочь отсутствовала социальная инфраструктура. Вот я и построил школу, можно сказать, для дочки. Затем еще одну. От детей, желающих в них заниматься, отбоя не было, да и родители нарадоваться не могли. Позже меня даже наградили медалью «За личный вклад в развитие района Митино». Там же началась и моя депутатская карьера. Продолжилась она в районе Марфино, депутатом от которого я сейчас и являюсь.
— Из танцора в чиновники – странная метаморфоза.
— Не был я никогда чиновником. Я маленький руководитель, социальный предприниматель, который призван обеспечивать средствами к существованию некоммерческие организации. Правда, эта работа намного сложней и ответственней, чем руководить бизнесом. Там все просто: наладил производство и получаешь прибыль. Если не получаешь – твои проблемы. Я же призван решать проблемы других. И мои проблемы никого не волнуют, поскольку их по определению быть не должно. Некоммерческая социальная сфера гораздо важней и нужней стране, чем коммерческая, поскольку государство несет ответственность за нее и за людей, которые в ней работают. Коммерсант как создал рабочее место, так его и закрыл. Нет прибыли – нет работы. Социальная сфера закрыться не может.
— И все-таки политика – штука неблагодарная.
— Да нет у меня никакой политики. Вся моя политика – это искусство. Построил три хореографические школы, первую школу мюзикла, создал и организовал Московский института театрального искусства имени народного артиста СССР Иосифа Кобзона. В меру своих сил и возможностей помогать людям – разве это политика? Когда начали создаваться общественные советы на местах, я стал входить в них как советник по культуре. К моему мнению люди прислушиваются именно потому, что я не чиновник. Я один из них. Такой же, как они. Я свой. Кстати, мои школы несут и большую социальную нагрузку. Во-первых, это возможность для детей получать дополнительное образование, эстетическое воспитание. И для скольких детей! В одной из школ, например, у меня было 1200 детей. Во-вторых, я создал более 600 новых рабочих мест, что для Москвы весьма актуально.
— В президентскую команду ты попал тоже по линии культуры?
— Это была удивительная история. Мне позвонили и представились, что из аппарата Президента. Я, мягко говоря, удивился. Говорю, вы, наверное, ошиблись номером. Оказалось, что нет. Меня спросили, не хочу ли я стать доверенным лицом в предвыборном штабе Владимира Путина. Речь шла именно о сфере образования и культуры. Тогда в 2011 году Путин был не так популярен и авторитетен как сейчас. И вот мы, представители различных социальных сфер, призваны были рассказывать и объяснять людям, что говорит Владимир Владимирович и что он реально делает. Честно говоря, даже не представляю, каким образом всплыла моя кандидатура. Но эта была приятная неожиданность.
— И Путина, и Собянина мы часто видим по телевизору. А в реальной жизни они какие?
— Путин точно такой же, как и на телеэкране. Обаятельный прямой открытый человек, который умеет по случаю и пошутить, а при необходимости и жестко спросить. Собянин другой. Это на экране он белый и пушистый. В жизни это жесткий, скрытный человек, живущий как бы сам в себе. Но работе, как ты понимаешь, это не мешает. Достаточно посмотреть, как преобразилась Москва за годы мэрства Собянина.
— Что тебе доставляло больше удовольствия: выходить на сцену или заниматься социальной, как ты говоришь, работой?
— С одной стороны, два этих направления вроде бы и сложно сравнивать. С другой, если разобраться, они во многом похожи. Работа на сцене – это результат твоего титанического труда в поисках совершенства. Ты должен быть почти идеален, дабы получить от зрителя эмоциональный заряд, впитать энергетику зала. Когда ты заканчиваешь выступать и под аплодисменты выходишь на поклон, когда ты видишь счастливые лица и восторженные взгляды, поверь, это дорогого стоит. Сам танцевал, поэтому знаешь, что это такое. Примерно те же эмоции ты испытываешь тогда, когда удается кому-то помочь, сделать что-то нужное и благое. Хотя, как это ни парадоксально, делать что-то хорошее в нашей стране очень сложно. Воровать легко, а творить добро – словно лечь на амбразуру. По закону, казалось бы, тебе должны помогать. Ладно, не помогаете, так хотя бы не мешайте. Ан, нет. Если ты не даешь на лапу, не даришь богатые подарки, не кланяешься в пояс, начинается настоящее вредительство. Но когда всю эту бюрократическую махину удается преодолеть, ты получаешь огромное удовольствие. Оно как раз таки и сопоставимо с триумфом на сцене под шквалом аплодисментов.
— Давай поговорим о создании института и о том, как ты стал его ректором.
— Сначала маленькая предыстория. Моя самая большая школа – Первая школа — мюзикла находилась в самом центре Москвы, буквально в ста метрах от Кремля. Но вдруг, спустя 12 лет работы, мне объявили, что срок аренды закончился и продлевать его никто не собирается. На все мои вопросы ответ был один: школа, мол, негосударственная, здание продано, потому мои проблемы никого не волнуют. Только благодаря моим знакомству с вице-мэром Москвы Владимиром Малышковым удалось получить новые помещения. Ученый совет Московской Академии предпринимательства при Правительстве Москвы принял решение о создании на ее базе театрального факультета и детской театральной школы. Мы их отремонтировали, облагородили. И именно там вскоре был открыт институт. Что касается моего ректорства, то все произошло случайно. Эту должность предлагали некоторым авторитетным людям, но они по объективным причинам отказывались. В итоге у меня просто не оставалось другого выбора. О чем я, кстати, ничуть не жалею.
— Знаю, что большую роль в становлении института сыграл Иосиф Кобзон.
— Громадную. У нас возникла проволочка с получением государственной лицензии. Я обратился к Иосифу Давыдовичу, который был тогда первым заместителем председателя комитета по культуре Государственной думы. Он приехал к нам посмотрел, немало удивился, что все это мы сделали на свои средства и своими силами и, уезжая, сказал: «Таким сумасшедшим людям я должен помочь». Вскоре мы оказались единственным в 2015 году в стране вузом, прошедшим государственное лицензирование. Собрали преподавательский штат, куда вошли авторитетнейшие люди российской культуры: Евгений Стеблов, Роман Виктюк, Валентин Тепляков, Даниил Спиваковский, Евгений Глазов, Валерий Афанасьев и многие другие. Кстати, в нашем институте преподает и моя мама. Она сейчас на пенсии, но при этом работает с нашими заочниками. Ведет народный танец. Специалистов по этому направлению в нашей стране можно пересчитать по пальцам. Иосиф Кобзон со временем тоже вошел в преподавательский круг, набрав на базе института вокальный класс. Затем он вошел в состав попечительского совета, а чуть позже стал одним из учредителей и Президентом нашего вуза.
— Работа с кем оставила наибольшее впечатление?
— Общаться и работать с людьми такого масштаба – подарок судьбы. Я имею ввиду всех наших преподавателей. Интересно было сотрудничать с Виктюком. Он буквально фонтанировал своими новаторскими идеями, не уставая удивлять и меня, и студентов. Роман Григорьевич сделал у нас два выпуска в 2015 и 2019 годах.
Этой осенью набрал новый курс. Но его не стало. Нынешний год стал настоящим кошмаром. Мы попрощались с целой плеядой замечательных людей. Мне столько приходилось заниматься похоронами, что на московских кладбищах меня уже знают в лицо. От этого становится страшно. Преклонялся я перед народной артисткой России Людмилой Ивановой, которая в последнее время ездила в институт на инвалидной коляске. Кобзон специально для нее даже решил построить лифт. Пока же его монтировали, студенты носили Людмилу Ивановну в аудиторию на руках. Да и сам Кобзон тяжело болел. Но никому об этом не рассказывал и не позволял себя жалеть. Я не уставал восхищаться его мужеством, оптимизмом и жизнелюбием. Смерть Иосифа Давыдовича стала для всех нас личной трагедией.
— Ректорская ноша тебя не тяготит?
— Что ты?! Скорее, наоборот. Здесь я занимаюсь любимым делом, общаюсь с талантливой молодежью, что позволяет мне самому оставаться не по годам молодым, могу реализовывать свои многочисленные творческие планы и проекты. Мне нравится. Только с годами я понял, что это действительно мое. То «мое», о котором я раньше и мечтать не мог.
Семья – это главное, что у меня есть
— Давай немного поговорим о твоей семье.
— С удовольствием. Ведь семья – это главное, что у меня есть. Со своей женой Натальей я познакомился еще в хореографическом училище. Вот так и живем уже более трех десятков лет. Наталья по-прежнему работает по специальности, возглавляя хореографическую школу « Арабеск» в Москве. Дочка Арина тоже посвятила свою жизнь хореографии. Танцует и не без успеха в театре «Кремлевский балет». А вот сын к сцене не имеет никакого отношения. Он учится в кадетском корпусе. Это был его выбор, и я отношусь к нему с уважением. Стараюсь не быть диктатором. Тем паче, когда речь идет о самых дорогих людях на Земле – детях.
— В семье трех танцоров все разговоры, наверное, посвящены искусству?
— Я тебя умоляю… Во-первых, я уже давно не танцор. Хотя по сцене, конечно, скучаю. Сейчас на радость и на удивление своих студентов иногда выступаю только на театральных капустниках. Во-вторых, разве нам больше не о чем дома поговорить? Хотя, жена и дочь периодически заводят «танцевальные беседы». Но я в них участвую как зритель.
— Равно как и сын?
— В беседах он, конечно, не участвует, но к миру культуры имеет самое непосредственное отношение. Он просто влюблен в оперу, посещает все оперные премьеры. Сам не пойму, откуда у него эта привязанность. Мы с женой от оперы, мягко говоря, далеки.
— Ритм московской жизни не напрягает?
— Мы привыкли и уже не умеем по-другому. Приезжаю в Воронеж – словно на другой планете оказываюсь. А дети другой жизни и не знают. Поэтому, оставаясь в душе простым воронежским парнем, я уже давно закоренелый москвич.
— Какие в семье Томилиных существуют домашние праздники?
— День, проведенный в кругу семьи, для меня уже праздник. Чтим же мы больше всего день нашей свадьбы. Весело отмечаем дни рождения детей. Свои с некоторых пор не празднуем. Теперь, увы, с каждым годом мы становимся не мудрее, а старее. Чего тут праздновать?
— А как же Новый год?
— Новый год тоже все больше праздник из детства. Дед Мороза со Снегурочкой, стихотворения возле елки и спрятанная мамой конфета в награду. Нет, конечно, Новый год мы отмечаем. Но уже без былого восторга и пафоса.
— И все-таки, что ты можешь пожелать нашим читателям в наступающем году?
— Не хочу быть банальным, поэтому призываю всех: ходите в театр. Жизнь преподнесла нам серьезные испытания в виде пандемии. Но в это тяжелое время именно театр может стать своего рода антидотом. С появлением телевидения, а позже и компьютеров многие предрекали театру медленную смерть. А он живет, развивается и процветает. Залы битком заполнены. И это вполне естественно. Никакие чудеса техники не могут заменить живого человеческого общения.
Три секунды счастья
— Напоследок хочу устроить тебе небольшой блиц-опрос. Если литература, то…
— Русская классика. Например, сейчас я перечитываю Достоевского. Грандиозный писатель! Он в одночасье стал Великим после «Братьев Карамазовых». Слышал историю, что издатель поставил ему задачу написать следующий роман в течение месяца. Мол, пока его имя гремит везде и всюду. За это Достоевскому был обещан баснословный гонорар. Он уединился в своей питерской «норе» и через 26 дней свет увидел его «Игрок». Кстати, по мотивам этого романа я в ближайшее время планирую поставить спектакль в своем институте.
— Если кино, то…
— Предпочитаю советские фильмы шестидесятых-восьмидесятых годов. Люди в них настоящие, а не нынешние владельцы аккаунтов с миллионом подписчиков.
— Если увлечение, то…
— Грибы. Я – заядлый грибник. Это у меня от бабушки. В пригородах Воронежа я знал все самые грибные места. Сейчас собираю подобную «коллекцию» в Подмосковье.
— Если танец, то…
— Русские мужские хлопушки. Увы, ими мало кто владеет. А в моем арсенале их достаточно много.
— Какую кухню предпочитаешь?
— Любую, сделанную своими руками. Я люблю готовить. Особенно это касается мяса и рыбы. Есть даже свои фирменные рецепты.
— Какие качества тебе в себе нравятся?
— Трудоспособность. Если надо, могу «пахать» 25 часов в сутки.
— А какие нет?
— Как ни парадоксально – лень. Всегда ищу малейший повод и возможность ничего не делать.
— Что ты не можешь простить людям?
— Предательство. Это не прощается ни при каких условиях и не имеет оправдания.
— Ты можешь назвать себя абсолютно счастливым человеком?
— Наверное, нет. А, может быть, и да. Абсолютное счастье это когда своего ребенка обнимаешь. В остальном же за счастье приходится бороться и добиваться его кровью и потом.
— Тяжело добиваться?
— Если бы не надо было добиваться, то и счастья бы не было. Даже три секунды счастья от победы стоят того, чтобы сражаться за них многие лета.
Вопросы задавал Андрей ЛЕПЕНДИН.